Я стоял возле мисс Денрос довольно близко, протянул руку и дотронулся до нее.

Она вздрогнула и задрожала, как женщина, внезапно проснувшаяся от страшного сна.

— Говорите со мной! — шепнула она. — Дайте мне знать, что вы дотронулись до меня!

Я сказал несколько успокоительных слов, прежде чем Спросил ее:

— Видели вы что-нибудь в комнате?

Она отвечала:

— Мною овладел страшный испуг. Я не видела ничего, кроме того, что письменная шкатулка была поднята с моих колен.

— Видели вы руку, которая приподняла ее?

— Нет.

— Видели вы звездный свет и фигуру, стоявшую в нем?

— Нет.

— Видели вы письменную шкатулку после того, как она была поднята с ваших колен?

— Я видела, как она была положена на мое плечо.

— Видели вы написанное на вашем письме не вами?

— Я видела на бумаге тень темнее той тени, в которой я сидела.

— Она двигалась?

— Двигалась по бумаге.

— Как передвигается, когда пишешь?

— Да, как передвигается, когда пишешь.

— Могу я взять письмо?

Она подала его мне.

— Могу я зажечь свечу?

Она плотнее закуталась вуалью и молча наклонила голову.

Я зажег свечу на камине и посмотрел написанное.

Там, на пустом пространстве письма, так же, как я видел на пустом пространстве альбома, были написаны слова, которые оставило после себя призрачное явление. Опять в две строки, как я записываю их здесь:

Глава XXIII

ПОЦЕЛУЙ

Я снова был ей нужен. Она опять звала меня к себе. Я почувствовал всю свою старую любовь, всю свою старую преданность, показывавшие опять всю ее власть надо мной. Все, что раздражало и сердило меня в наше последнее свидание, было теперь забыто и прощено. Все мое существо трепетало от ужаса и восторга при взгляде на видение, явившееся мне во второй раз. Минуты проходили, я стоял у камина как околдованный, думая только о сказанных ею словах: «Помните обо мне. Придите ко мне», смотря только на ее мистические письмена: «В конце месяца. Под тенью Св. Павла».

Конец месяца был еще далек. Ее призрак явился мне в предвидении неприятностей, еще предстоявших в будущем. Достаточно было еще времени для путешествия, которому я посвящал себя, — путешествия под тень Св. Павла.

Другие люди в моем положении могли бы заколебаться относительно того места, куда звали их. Другие люди могли бы напрягать свою память, припоминая церкви, учреждения, улицы, города за границей, посвященные христианским благоговением имени великого апостола, и безуспешно спрашивали бы себя, куда им следовало направить свои шаги. Такое затруднение не волновало меня. Мое первое заключение было единственным заключением, допускаемым моими мыслями. «Св. Павел» означал знаменитый лондонский собор. Где падала тень великого собора, там в конце месяца я найду мистрис Ван-Брандт или ее следы. Опять в Лондоне, а не в другом месте, предназначено мне было увидеть женщину, которую я любил, конечно, живую, такой, как видел ее в призрачном явлении.

Кто мог истолковать таинственную близость, еще соединявшую нас, несмотря на расстояние, несмотря на время? Кто мог предсказать, какой окажется наша жизнь в предстоящие годы?

Эти вопросы еще возникали в моих мыслях, мои глаза были еще устремлены на таинственные письмена, когда я инстинктивно почувствовал странную перемену в комнате. Вдруг забытое сознание о присутствии мисс Денрос вернулось ко мне. Пораженный упреками совести, я вздрогнул и повернулся взглянуть на стул у окна.

Стул был пуст. Я был в комнате один.

Почему она оставила меня незаметно, не сказав ни слова на прощание? Не потому ли, что она страдала душевно или телесно? Или потому, что сердилась, сердилась весьма естественно, на мое невнимание?

Одно подозрение, что я огорчил ее, было нестерпимо для меня. Я позвонил, чтобы спросить о мисс Денрос.

На звон колокольчика явился не молчаливый слуга Питер, как обыкновенно, а женщина средних лет, очень степенно и опрятно одетая, которую я раза два встречал в комнатах, но настоящего положения которой в доме еще не знал.

— Вы желаете видеть Питера? — спросила она.

— Нет, я желаю знать, где мисс Денрос.

— Мисс Денрос в своей комнате. Она послала меня с этим письмом.

Я взял письмо, удивляясь и тревожась. Первый раз мисс Денрос общалась со мной таким церемонным образом.

Я старался разузнать что-нибудь, расспрашивая ее посланную.

— Вы горничная мисс Денрос? — спросил я.

— Я давно служу у мисс Денрос, — был ответ, сказанный очень нелюбезно.

— Вы думаете, что она примет меня, если я дам вам поручение к ней?

— Не могу знать, сэр. Может быть, письмо скажет вам.

Вам лучше прочесть письмо.

Мы посмотрели друг на друга. Очевидно, я произвел на эту женщину неблагоприятное впечатление. Неужели я в самом деле огорчил или оскорбил мисс Денрос? И неужели служанка, может быть, верная служанка, любившая ее, — узнала и сердилась на это? Эта женщина хмурилась, смотря на меня. Расспрашивать ее значило бы напрасно тратить слова. Я не удерживал ее.

Оставшись опять один, я прочел письмо. Оно начиналось без всякого предисловия такими строками:

"Я пишу, вместо того чтобы говорить с вами, потому что мое самообладание уже подвергалось сильному испытанию, а я недостаточно сильна, чтобы переносить более. Для моего отца, не для себя — я должна беречь, сколько могу, то слабое здоровье, которое осталось у меня.

Обдумывая то, что вы сказали мне о призрачном существе, которое вы видели в беседке в Шотландии, и то, что вы сказали, когда спросили меня в вашей комнате несколько минут тому назад, я не могу не заключить, что то же самое видение явилось вам во второй раз. Страх, который я почувствовала, странные вещи, которые я видела (или которые мне представились), могли быть смутными отражениями в моей душе того, что происходило в вашей. Я не спрашиваю себя, не жертвы ли мы оба обманчивой мечты, или не выбраны ли мы поверенными сверхъестественного явления. В том и другом случае для меня достаточно результата. Вы опять находитесь под влиянием мистрис Ван-Брандт. Не могу решиться сказать о беспокойствах и предчувствиях, которые тяготят меня. Я только сознаюсь, что моя единственная надежда относительно вас состоит в вашем быстром соединении с более достойным предметом вашего постоянства и преданности. Я еще верю и нахожу в том утешение, что вы встретитесь с предметом вашей первой любви.

Написав это, я оставляю этот вопрос, и не вернусь более к нему, разве только в своих собственных мыслях.

Необходимые приготовления для вашего отъезда завтра все сделаны. Мне остается только пожелать вам благополучного и приятного путешествия домой. Умоляю вас, не считайте меня нечувствительной к тому, чем я вам обязана, если прощусь с вами здесь.

Небольшие услуги, которые вы позволили мне оказать вам, озарили радостью последние дни моей жизни. Вы оставили мне сокровищницу счастливых воспоминаний, которые я буду беречь, как скряга. Хотите прибавить новое право на мое признательное воспоминание? Я попрошу У вас последней милости — не старайтесь увидеться со мной! Не ожидайте, чтобы я простилась с вами! Самое печальное слово — «Прощайте», у меня достает только сил написать его — не более. Господь да сохранит вас и осчастливит! Прощайте!

Еще одна просьба. Я прошу, чтобы вы не забыли обещанного мне, когда я рассказала вам о моей сумасбродной фантазии, о зеленом флаге. Куда бы вы ни ездили, пусть вещь, подаренная вам на память Мери, находится с вами. Письменного ответа не надо — я предпочитаю не получать его. Поднимите глаза, когда выйдете завтра ив дома, на среднее окно над дверью — это будет достаточным ответом".

Сказать, что эти грустные строки вызвали слезы на мои глаза, значило бы только сознаться, что и мое сочувствие можно было затронуть. Когда ко мне в некоторой степени вернулось спокойствие, желание написать к мисс Денрос было так сильно, что я не мог устоять против него. Я не беспокоил ее длинным письмом — я только умолял ее передумать о своем решении со всей убедительностью, к какой только был способен. Ответ был принесен служанкой мисс Денрос и состоял в одном решительном слове: «Нельзя».